Неточные совпадения
Этот рыцарь был и со страхом и с упреком. Он принадлежал двум
эпохам, и обе положили на него печать свою.
От одной перешла
к нему по наследству безграничная преданность
к дому Обломовых, а
от другой, позднейшей, утонченность и развращение нравов.
Последние вели кочевую жизнь и, в
эпоху основания колонии, прикочевали с севера
к востоку,
к реке Кей, под предводительством знаменитого вождя Тогу (Toguh),
от которого многие последующие вожди и, между прочим, известнейшие из них, Гаика и Гинца, ведут свой род.
Потрясающее развитие техники, как автономной сферы, ведет
к самому основному явлению нашей
эпохи:
к переходу
от жизни органической
к жизни организованной.
Наша
эпоха страдает волей
к бездарности, волевым отвращением
от гениальности и даровитости.
Он старается замять всякий разговор, он даже избегает всех взоров… И только, быть может, через сутки, уже на последних станциях
к Петербургу, он разгуляется настолько, чтоб открыть свое действительное положение и поведать печальную историю своей отставки. Тогда с души его спадет бремя, его тяготившее, и из уст его впервые вырвется ропот. Этот ропот начнет новую
эпоху его жизни, он наполнит все его будущее и проведет в его существовании черту, которая резко отделит его прошедшее
от настоящего и грядущего.
Слышано мною
от К. Ф. Фукса, доктора и профессора медицины при Казанском университете, человека столь же ученого, как и любезного и снисходительного. Ему обязан я многими любопытными известиями касательно
эпохи и стороны, здесь описанных.
Он был человек отлично образованный, славно знал по-латыни, был хороший ботаник; в деле воспитания мечтатель с юношескою добросовестностью видел исполнение долга, страшную ответственность; он изучил всевозможные трактаты о воспитании и педагогии
от «Эмиля» и Песталоцци до Базедова и Николаи; одного он не вычитал в этих книгах — что важнейшее дело воспитания состоит в приспособлении молодого ума
к окружающему, что воспитание должно быть климатологическое, что для каждой
эпохи, так, как для каждой страны, еще более для каждого сословия, а может быть, и для каждой семьи, должно быть свое воспитание.
Прелестный вид, представившийся глазам его, был общий, губернский, форменный: плохо выкрашенная каланча, с подвижным полицейским солдатом наверху, первая бросилась в глаза; собор древней постройки виднелся из-за длинного и, разумеется, желтого здания присутственных мест, воздвигнутого в известном штиле; потом две-три приходские церкви, из которых каждая представляла две-три
эпохи архитектуры: древние византийские стены украшались греческим порталом, или готическими окнами, или тем и другим вместе; потом дом губернатора с сенями, украшенными жандармом и двумя-тремя просителями из бородачей; наконец, обывательские дома, совершенно те же, как во всех наших городах, с чахоточными колоннами, прилепленными
к самой стене, с мезонином, не обитаемым зимою
от итальянского окна во всю стену, с флигелем, закопченным, в котором помещается дворня, с конюшней, в которой хранятся лошади; дома эти, как водится, были куплены вежливыми кавалерами на дамские имена; немного наискось тянулся гостиный двор, белый снаружи, темный внутри, вечно сырой и холодный; в нем можно было все найти — коленкоры, кисеи, пиконеты, — все, кроме того, что нужно купить.
Эти болезненно щекотливые люди между прочим говорят, что они не видят никакой надобности в оглашении этой истории; я же вижу в этом несколько надобностей, из коих каждая одна настоятельнее другой: 1) я хочу изложением истории похождений Артура Бенни очистить его собственную память
от недостойных клевет; 2) я желаю посредством этой правдивой и удобной для поверки повести освободить
от порицания и осуждения живых лиц, терпящих до сих пор тяжелые напраслины за приязнь
к Бенни при его жизни; 3) я пытаюсь показать в этой невымышленной повести настоящую картину недавней
эпохи, отнявшей у нашей не богатой просвещенными людьми родины наилучших юношей, которые при других обстоятельствах могли бы быть полезнейшими деятелями, и 4) я имею намерение дать этою живою историею всякому, кому попадется в руки эта скромная книжка, такое чтение, в коем старость найдет себе нечто на послушание, а молодость на поучение.
Казалось, люди, собравшиеся тут, были не
от мира сего, но принадлежали
к числу выходцев какой-то отдаленной
эпохи.
Он захотел познакомить меня с Николаем Михайловичем Шатровым, который был тогда в славе — и в светском обществе и в кругу московских литераторов — за стихотворение свое «Мысли россиянина при гробе Екатерины Великой», [Впоследствии оно называлось иначе, а именно: «Праху Екатерины Второй»; под сим заглавием напечатано оно в третьей части «Стихотворений Н. Шатрова», изданных в пользу его
от Российской академии.] в котором точно очень много было сильных стихов: они казались смелыми и удобоприлагались
к современной
эпохе.
Двадцать дет тому назад патриотизм не умели отделять
от camaraderie, и кто осмеливался говорить, что патриотизм не состоит в том, чтобы выставлять только свои достоинства и покрывать недостатки, — тот считался человеком крайних мнений и необыкновенно светлой головой. Теперь же редко можно встретить в публике подобное смешение понятий столь различных; а почтенные деятели, прежней
эпохи и теперь продолжают самодовольно декламировать, что истинная любовь
к отечеству не щадит его недостатков, и пр.
Все в один голос осыпали меня насмешливыми поздравлениями, что «нашелся еще такой же урод, как я и профессор Городчанинов, лишенный
от природы вкуса и чувства
к прекрасному, который ненавидит Карамзина и ругает
эпоху, произведенную им в литературе; закоснелый славяноросс, старовер и гасильник, который осмелился напечатать свои старозаветные остроты и насмешки, и над кем же?
Теперешний человек соответствует настоящей стадии в развитии земли; предыдущие ступени его существования духовно и физически отличаются
от теперешней, и еще более надо это же сказать про последующие мировые
эпохи: человек есть только звено, его не было и он должен быть преодолен; эволюция ведет не
к сверхчеловеку, но
от человека и за человека.
Евангелие обращено
к вечному началу человеческой души, не зависящему
от исторических
эпох и социальных положений, и в известном смысле оно не социально.
Немцы со своей стороны не принимали меры
к ограждению себя
от набегов русских и платили им за ненависть ненавистью, не разрешая вопроса о том, что самовольно сидели на земле ненавистных им хозяев. Они и в описываемую нами отдаленную
эпоху мнили себя хозяевами везде, куда вползли правдою или неправдою и зацепились своими крючковатыми лапами.
Немцы со своей стороны принимали меры
к ограждению себя
от набегов русских и платили им за ненависть ненавистью, не разрешая вопроса о том, что самовольно сидели на земле ненавистных им хозяев. Они и в описываемую нами отдаленную
эпоху мнили себя хозяевами везде, куда вползли правдою или неправдою и зацепились своими крючковатыми лапами.
Только творческая религиозная
эпоха приведет
к положительному самосознанию человека, освободит
от тяжести исключительно отрицательного самосознания.
По смерти отца братья разделили отцовский капитал по-божески, и каждый занялся своим делом, сохранив друг
к другу братскую привязанность, очень нередкую в ту далекую
от нас
эпоху,
эпоху патриархального семейного быта.
Новым средневековьем я называло ритмическую смену
эпох, переход
от рационализма новой истории
к иррационализму или сверхнационализму средневекового типа.
Россия никогда не выходила окончательно из средневековья, из сакральной
эпохи, и она как-то почти непосредственно перешла
от остатков старого средневековья,
от старой теократии
к новому средневековью,
к новой сатанократии.